Разбираемся, откуда взялся дефицит популярного продукта
То, что цены на картошку подскочили в несколько раз, все заметили этой весной. К началу лета всё стало совсем печально: стоимость самого доступного и дешевого продукта достигает 90–200 рублей за кило. При этом картошка с российских полей стоит почти столько же, сколько завозная, например, египетская. Проблему заметил даже президент Путин. Главные причины — маленький урожай и сложности с импортом.
Зачем нужно завозить картошку из-за границы? Почему мы со своими ресурсами — землей, агрохолдингами, фермерскими хозяйствами и дачными сотками — не можем обеспечить себя картофелем по приемлемой цене?
Об этом журналист E1.RU Елена Панкратьева поговорила с фермером Василием Мельниченко и экономистом Леонидом Холодом и узнали, что картошки в этом году произвели с избытком аж в 4,5 миллиона тонн.
«Живем одним днем»
Фермер Василий Мельниченко, руководитель сельхозпредприятия в Свердловской области, поделился своим опытом, как было с картошкой в прежние годы и почему такая ситуация сложилась сейчас.
Василий Мельниченко — фермер, общественный деятель, директор сельскохозяйственного предприятия «Галкинское» в Свердловской области. Стал известным после своего выступления на Московском экономическом форуме в 2013 году, где он экспрессивно раскритиковал сельскохозяйственную политику государства.
Самые яркие фразы того выступления стали крылатыми: «Уровень бреда превысил уровень жизни», «Нам говорили: долго запрягаем свою тройку. Так, может, не тех лошадей запрягаем?» Ролик с его выступлением набрал больше миллиона просмотров на YouTube.
Возглавлял группу «Развитие сельских территорий» партийного проекта «Единой России». Успешнее всего фермер работал в 90-х: хозяйство, которое он возглавлял, процветало, местные жители получали хорошую зарплату.
— Возьмем 2009 год. Мы тогда картошку с полей еле продавали по пять тысяч рублей за тонну, по пять рублей килограмм. Примерно такая же была и себестоимость. Никакой прибыли, понимаете? А вот примерно через год другая ситуация — картошка прыгнула в цене, мы продавали по 16 рублей при себестоимости 6 рублей.
Дело в том, что в то лето была засуха, неурожай, поэтому картошки не было в ту осень, случился взлет цен. А еще фермеры были научены прежним опытом. Когда было много картошки — цена на нее упала, мы были в убытке, никакой выгоды.
— Поэтому посадили меньше?
— Конечно. А потом был еще год, когда картошку посадили все [хозяйства], и она упала в цене до трех рублей. Ее было полно. Помню, тогда покончил с собой фермер в Талицком районе. Набрал кредитов, картошки полно, все хранилища забиты, никому не надо. Цена маленькая, кредиты надо выплачивать, а нечем, пришли приставы… Вот вам пример, как может получиться, когда картошка (и другая продукция) сильно падает в цене.
И подобные ситуации, говорит фермер, были всегда.
— В прошлом году, например, картошки было мало, цена прыгала 15–17–20 рублей — по этой стоимости ее с поля забирали. А мало посадили, потому что в предыдущий год наоборот, посадили много, цена упала — мы тогда 700 тонн выбросили с хранилища, она начала гнить. А куда нам ее? Выбросили в поле как мусор, потому что никакого плана, стимулирования, прогноза нам не дали. Поэтому нас и будет всегда мотать — то дефицит, то перепроизводство — выбрасываем. Хотя вообще удивительно, когда в России картошки не хватает. Живем одним днем. Весной, сажая картошку, сея сою, пшеницу, лен, мы не знаем, по какой цене продадим осенью. В Канаде, Австралии тоже много земель, но их фермеры на пять лет вперед знают, что будут сеять и сколько, по какой цене продавать. Им дают прогнозы; дайте нам прогнозы тоже. Пока сельской кооперации у нас нет, говорить о стабильности невозможно.
Василий Мельниченко общается с фермерами из других регионов, бывал и в других странах, смотрел, как там устроено сельское хозяйство.
— Европейская модель кооперации — идеальная, лучше еще не придумали нигде, — говорит он. — И благодаря этому удается сохранять и стабильные цены десятилетиями, и качество высокое, потому что каждый крестьянин дорожит своей фамилией. И ни у кого там, кстати, нет участков по тысяче гектаров, есть 40–50 гектаров.
Мельниченко при этом не разделяет возмущения, что цены на сельхозпродукцию растут:
— Почему никто не возмущается, когда картошка дешевая, а мы в убытке? А что вы хотели? Чтобы крестьяне работали бесплатно?
А еще он прогнозирует, что и в этом году аграрии также посадят немного картофеля.
— Во-первых, нет денег (повышение цен на ГСМ, сельхозтехнику, энергоресурсы и прочее), а главное, если посадят много — цена упадет, фермеры будут в трансе. Если угадаем, посадим не много и не мало, всё продадим, то и получим выгоду. Другого варианта не будет, потому что у нас нет нормальной прогнозируемой экономики сельского хозяйства, — Василий Мельниченко категоричен.
«Получилась парадоксальная ситуация»
Еще один наш собеседник в целом согласен с аграрием. Леонид Холод — бывший замминистра сельского хозяйства и продовольствия, доктор экономических наук, профессор. Он объясняет нынешнюю беду с картошкой с точки зрения законов экономики.
Причин увеличения цены несколько. Первая очевидна, о ней все говорят — плохие погодные условия. Прошлое лето было жарким и засушливым в большинстве регионов страны. Из-за засухи урожай был не самый обильный. Второй момент, подтверждает слова уральского фермера ученый, — это перепроизводство картофеля в предыдущие годы, оно привело к тому, что цены снизились.
— Это обычный рыночный сигнал для сельхозпроизводителя: сократить посевные площади картофеля, — объясняет Леонид Холод. — Третий момент — очевидные проблемы с посевным материалом, большую долю в нем составляет импорт. Из-за санкций увеличились затраты, стоимость логистики. Посевной материал был довольно дорогим. Это совпало с политикой Минсельхоза, который начал стимулировать потребление внутреннего посадочного материала и уменьшение импортного.
— Разве это неправильно?
— Правильно. Только волшебства не бывает — качественный отечественный материал одномоментно не появится. Для этого нужно развивать семенное картофелеводство. Нужно ведь не только произвести хороший сорт, гибрид в научном институте, нужно тиражировать его — для хозяйств нужны тысячи тонн посадочного материала. Да, получилось, что взамен импортного посадочного материала стал поступать отечественный. Он тоже качественный, но не самый конкурентоспособный, с худшими показателями (в том числе урожайности). Вот три фактора. И прибавился еще четвертый: мало того, что картофеля стало меньше, так он еще и похуже качеством: лёжкостью, размерами.
Лёжкость картофеля — это свойство сохранять свои качества при оптимальных условиях хранения в течение длительного времени.
Вот цифры, которые приводит Леонид Холод: около 1,5 миллиона тонн картофеля было «недопроизведено». Речь идет при этом о крупных предприятиях и агрофермах. «Крупняк», уточняет эксперт, производит больше 50% от общего рынка. Остальное выращивают средние и мелкие хозяйства.
— Крупные агропредприятия — единственные поставщики в нашу крупноформатную торговлю, которая как раз доминирует в городах, и именно по ней мы судим о состоянии рынка, — продолжает Леонид Иванович. — А у остальной части картошки, которая выращивается в фермерских и личных подсобных хозяйствах, мало шансов попасть на рынок, потому что нет инфраструктуры. А если где-то есть, то она крайне неразвита.
Поэтому часть этой самой картошки, которая произведена в маленьких и крошечных хозяйствах, в том числе и садоводами-любителями, просто не имеет шансов попасть на рынок, хотя люди с удовольствием бы ее продали.
Леонид Холод
доктор экономических наук
Деньги на селе очень нужны. Таким образом, получилась парадоксальная ситуация: в стране было произведено около 16–17 миллионов тонн картофеля, если верить цифрам. Потребляется около 12,5 миллиона тонн. То есть при том, что картошки произведено всё-таки гораздо больше, чем потребляется, она в дефиците. Вот такая загадка.
Далее сразу случилась ценовая корректировка. Рынок быстро отреагировал на новую информацию и будущий возможный дефицит — цены подросли. Плюс сказалась двухлетняя инфляция, потому что прошлогодняя картошка не принесла селянам избавления, они не смогли компенсировать свою инфляцию издержек. И тут, когда представилась возможность, они, естественно цены подняли.
Далее, разъясняет наш собеседник, рынок стал реагировать медленным ростом цен.
— Когда на рынок пришли уже реальные объемы, и качество было похуже, начали открывать импорт. В итоге на рынке появилась белорусская, испанская, китайская, даже грузинская картошка — ее мы прежде не покупали.
Ввоз картошки увеличился в несколько раз. Перебирали всех возможных поставщиков — разве что в Новой Гвинее не покупали.
Леонид Холод
доктор экономических наук
В Египте покупали, это традиционный поставщик. Но, конечно, при импорте из дальнего зарубежья увеличиваются издержки, в том числе логистические, из-за санкций. А когда процент импортного товара на рынке повысился, это также сказалось на росте цен, — объясняет эксперт. — В это же время в торговой сети стала заканчиваться наша картошка. В прежние годы она заканчивалась к концу апреля. Эта картошка, кстати, всегда самая дорогая — из-за максимальной стоимости хранения. Но в этом году она закончилась раньше, в марте, и процент импортной получился выше.
А дальше, объясняет экономист, стало не хватать даже импорта. Нужно было завезти полтора миллиона тонн, но таких объемов свободных остатков для импорта не было даже в Белоруссии: про запас, на свой страх и риск, никто выращивать не будет. Поэтому сейчас на наш рынок стали завозить свежую, молодую картошку из республик Центральной Азии, где уже есть урожай. Она и компенсировала часть прошлогоднего объема.
— А молодая картошка — это уже другой продукт, и она объективно дороже. Увеличилась доля импорта, доля молодой картошки — это также повысило цену. Вот картина ценовой динамики, — подытожил Леонид Холод.
А вот какие выводы, по мнению ученого, нужно сделать на будущее.
— Я специально обратил ваше внимание на парадокс: у нас картошки производится больше, чем потребляется. Часть того, что производят фермеры, что выращивается в личных хозяйствах, вообще не имеет шансов попасть на рынок, конкурировать с крупными производителями. Поэтому, чтобы сформировать массивную конкурентную среду, которая уберегла бы рынок от любых подобных колебаний, в том числе ценовых, нужно заняться инфраструктурой сбыта. У небольших, средних и совсем маленьких хозяйств должна быть своя инфраструктура сбыта. Понятно, это не дело одной минуты, но этим надо заниматься.
— Та самая сельская кооперация, о которой говорил наш фермер?
— Да, это может быть и сельская кооперация. Либо отдельные рыночные структуры, где собирали бы картофель, калибровали, подбирали по сортам, по качеству, формировали бы товарные партии для нашего доминирующего торгового типа (сетевых магазинов). Если что-то из этих объемов попадет на рынок, недород уже не так критичен… Ведь, по сути, ничего страшного не произошло — лишь маленькие колебания в одном небольшом секторе.
Но из-за недоработанной структуры рынка это обернулось вот такими проблемами. А то, что правительство сейчас открыло рынок, аннулировало пошлины на ввоз картошки — это правильно. В текущей ситуации это нужно было сделать, чтобы была объемная конкуренция. Да, импорт дороже, но когда больше товара поступает на рынок, цена снижается, — рассказывает Леонид Холод.
А вот с мнением насчет плана от государства для сельхозпроизводителей (чтобы не было дефицита или перепроизводства) наш собеседник согласился частично.
— В европейских странах нет планирования, это называется по-другому: объемные ограничения. Их вводят, чтобы не было перепроизводства и критического падения цен. И это совмещено с системой дотирования, поддержки сельхозпроизводителей. Если государство будет сбрасывать план, тогда нужно нести ответственность за перепроизводство. В рыночной экономике главный постулат такой: ты несешь полностью ответственность за свои действия.
Если государство будет диктовать цену, задавать план, сколько произвести, тогда оно обязано в случае неудачи компенсировать убытки производителям.
Леонид Холод
доктор экономических наук
Хотя рекомендации от Минсельхоза, конечно, необходимы, нужно всё-таки ориентировать в рыночной ситуации и крупные, и мелкие хозяйства: уменьшить или увеличить посевные площади, прогнозировать цены.
— Как устроена сельскохозяйственная система в Канаде, не знаю, а вот в Австралии сельское хозяйство практически не регулируется государством, но при этом как раз есть рекомендации по посевным площадям, — объясняет эксперт. — Еще налажена система сбыта, продукцию можно продать кооперативам. Например, так закупают масло, которое идет на экспорт. Кстати, экспорт масла у них — вариант закупочных интервенций.
При закупочной интервенции государство приобретает сельхозпродукцию, когда цены на нее снижаются ниже рыночных. Товарная интервенция — это, наоборот, массовая продажа товара, чтобы снизить дефицит и не допустить сильного повышения цен.
Кстати, закупочная интервенция — великолепный способ регулирования цен. Хотя картошка — товар не самый надежный для закупочных и товарных интервенций из-за недолгого хранения, но сейчас структура хранения усовершенствовалась. В данном случае государство могло бы на этом еще и заработать: товарно-закупочные интервенции — доходная вещь.
Посчитайте сами: 16 или 17 миллионов тонн картошки мы произвели, потребление — 12,5 миллиона тонн. Получается переизбыток. Около 4,5 миллиона тонн просто выбрасывается, уходит на помойку. При этом дефицит, напомню, полтора миллиона тонн.
Леонид Холод
доктор экономических наук
— Несколько дней назад я был в Узбекистане. После развала СССР там уже давно нет ни колхозов, ни совхозов — только личные подсобные хозяйства, — делится Леонид Холод. — Вся сельхозпродукция из Узбекистана, которую мы видим и в наших магазинах, произведена именно в таких личных хозяйствах. Люди в деревнях подходят в определенном часу, приезжает грузовик, они могут сдать молоко. Платят деньги; мало или достаточно — другой вопрос.
Экономист объясняет: по законам рыночной экономики недовольство ценами будет всегда, за счет этого движется рынок.
— Появились там сейчас и крупные агрофирмы, потому что есть крупный покупатель — Россия. Но очень большая часть — продукция с личных хозяйств. Собирают, упаковывают. Ну неужели мы не можем сделать так же! На протяжении 20 лет ведутся у нас на эту тему разговоры, — возмущается наш собеседник.
Эксперт, кстати, отметил еще важный момент: когда все кругом говорят о дефиците, это тоже раскручивает цены — и это большая проблема для малообеспеченных:
— Ну почему не ввести субсидирование для этой категории населения! Сделайте облигации, карточки — как угодно назовите, — на которые можно приобрести товар. В Америке это называют фудстемпами (продуктовые талоны программы дополнительной помощи в питании. — Прим. ред.). Их получают около 60 миллионов человек, и проблема повышения цен потеряет свою остроту. Пусть рыночная экономика живет как живет. Самый худший вариант — регулировать цены.
Ранее исполнительный директор Союза участников рынка овощей Алексей Красильников упрекнул людей, что беда с картошкой случилась, потому что перестали, как раньше, массово выращивать картошку на своих огородах.
— Красильников лишь отметил, что в личных подсобных хозяйствах стали выращивать меньше картофеля, на рынок идет продукция крупных производителей. Маленькие и средние хозяйства, фермеры и сейчас выращивают почти 50 процентов рынка. И что? Сколько у них гниет? Мы уже посчитали — 4,5 миллиона тонн. А если еще больше вырастят? У людей нет возможности продать возможные избытки, и в этом проблема, — заявил Леонид Холод.
Мы также беседовали с дачниками и владельцами частных хозяйств на селе, которые выращивают картошку. То, что они рассказали, полностью подтверждает слова ученого-экономиста: люди выбрасывают избытки картошки, потому что ее некуда сдать.
Почитайте также интервью с Леонидом Холодом о том, можем ли мы прокормить себя в условиях санкций.
